Крестный путь Мейстерзингера (1)

Это погода, когда нельзя выставлять поэта на улицу, сказал бы Эдмон Ростан. Зимний ветер раскачивает высокие темные сосны, снег окутывает Шварцвальд, Нагольд начинает застывать в своей постели. Ещё несколько дней таких холодов, и мы сможем пересечь её верхом.

Несмотря на ледяной ветер, дующий ему в лицо, и хлопья, большие, как армия белых жуков, которые ослепляют его, Вандерер упорно продвигается вперед, его туловище наклонено вперед, чтобы противостоять шторму, ботинки оставляют глубокие следы на тропе, потрескивая на сером снегу, толстый медвежий мех, несущий на спине свой сверток и, самое главное, свою арфу менестреля, защищенную кожаным чехлом.

Вот он наконец добрался до деревни, в честь которой река дала свое название. Он смутно видит в тумане Шлоссберг, на вершине которого стоит Бург.

«У меня не будет сил зайти так далеко, если я ничего не съем».- думает путешественник.

Генрих фон Тангейзер встряхивает густой липкий снег, прилипший к его пальто, и входит в единственную гостиницу Нагольда. Он согревает свое тело у камина, а внутренности-горячим супом. Затем он решается выйти на холод и начать трудный подъем.

Барон Кальвого, его супруга и придворные сидели за столом, но никто из них не прикоснулся к блюду.

«Мы ждали вас, – сказал барон.

–Вы опоздали, – сказала баронесса.

–На улице снег, я вам сообщаю, – отвечает Тангейзер.

–Но вы замерзли. Приходите пообедать с нами и согреться, а потом вы заставите нас оценить ваши таланты. Если только холод не заблокировал ваши голосовые связки.

–Если только струны моей арфы не стали твердыми, как алебарды.

–И я уверен, что певец, которого я обучил, смог бы заставить свой голос звучать громко даже под водопадом Триберг,-сказал гость с седой бородой. Рядом со мной осталось одно место. Так что подойди и сядь, чтобы во время еды и питья мы могли вспомнить былые времена.

–Вольфрам! Какая случайность привела тебя сюда?

–Случайность? Не совсем так. Меня пригласили развлечь это благородство. Я рассказал им о тебе, и они захотели услышать от тебя. Так что не пей слишком много. Они хотят, чтобы ты пел им по-немецки, а не по-славянски».

Тангейзер воссоединился со своим бывшим учителем Bольфрамом фон Эшенбахом, который научил его всему, что касается искусства трубадуров. Теперь он тоже стал настоящим мастером пения: Мейстерзингер.

«Я надеюсь, что ты скоро приедешь навестить меня. Я построил себе дом на берегу Рейна, в Кенигсвинтере. Настоящий маленький замок.

–Конечно, – отвечает Тангейзер. Кроме того, мне скоро нужно идти петь перед принцем Кельнским. Я отдохну у тебя день или два.

–День или два? Не больше? Разве ты не знаешь, что Елизабет, моя милая племянница, живет в моем доме? Её отец, Ландграф Герман, поручил мне её музыкальное образование.

–Ах! Елизабет! У нее всегда такие красивые глаза?

–Всегда.

–Тогда за две её драгоценные бирюзы я останусь твоим гостем на год или два.

–Ты не пожалеешь об этом. Елизабет была бы готова дать тебе свою руку, если бы только ты решился попросить её.»

Молодой поэт не ответил. Он начал мечтать. Наконец он ответил.

«Таким образом, мы не должны терять ни одного дня. Как только перестанет идти снег, я отправлюсь в путь.»

Любой праздничный обед, как известно, заканчивается песнями. Он вернул старому мастеру честь начать вечер музыкой, затем настала очередь молодого ученика. Играя на своей арфе, он с гордостью произнес Dir Töne Lob : «Боже любви, тебе моя хвалебная песнь». Надо сказать, что в те времена художникам не нужно было бояться великих понтификов светской Богини, которые всегда были готовы подвергнуть цензуре все, что угодно.

****

Тангейзер не стал ждать весны, чтобы снова отправиться в путь. С первыми лучами солнца, озарившими снег, он взялся за свою арфу и поблагодарил барона, своего хозяина. Неторопливо спускаясь по долинам рек Энц и Неккар, на каждом шагу обменивая горячую еду на песню, он наконец достиг Рейна. Устав от ходьбы, он сел в лодку, которая высадила его у двери его друга Вольфрама.

Гостеприимство сопровождается поэзией и пением. А поскольку крутые склоны Рейна так изобилуют белым вином, было бы большой ошибкой не воспользоваться им.

И поскольку Рислинг делает храбрыми и влюбленными, оставшись наедине, двое молодых людей незаметно приоткрыли завесу над своими чувствами. Елизабет всё ещё ждала, что Генрих попросит её руки, но он всё ещё не решался. Она была в нетерпении.

«Что мне нужно, – сказал он ей, – так это настоящее доказательство твоей любви, а не просто обещание любить меня всегда.

–Тебе нужны доказательства? Ну что ж! Приходи ко мне в мою комнату сегодня вечером, в десять часов. Я собираюсь показать тебе то, чего никто, кроме тебя, никогда не увидит».

Воображение молодого поэта пошло наперекосяк. Что она собиралась показать ему сегодня вечером в своей комнате? Эта молодая девушка, чьи качества и правила приличия всё превозносили, следовательно, не была такой скромной, как предполагали.

Утомленный поездкой, он ушел из компании около девяти часов вечера. Заперев дверь своей комнаты, он осторожно разрезал подкладку чехла своей арфы и извлек из него партитуру.

Партитуру? Уверены ли мы в этом? Автор этого рассказа однажды посетил выставку, посвященную современному написанию музыки. Он нашел там пометы в кружочках, вопросительных знаках и спиралях и даже, во всем и для всего, шахматную доску, выложенную разбросанными фигурами, занимающую всю страницу. Я бы выглядел прекрасно со своим кларнетом, если бы нашел это на своей парте.

Но вернемся к Тангейзеру. Свиток, который он разворачивает, напоминает карту сокровищ с пояснениями на латыни.

«Значит, это совсем недалеко отсюда,-сказал он себе, – этот холм, увенчанный башней, прямо перед нами. Сообщается, что у подножия этого здания, в северо-западном углу, есть секретный вход. Но что означают эти четыре цифры : 7962? Хорошо! Посмотрим завтра. С таким же успехом я мог бы быстро узнать, сказала мне старая ведьма правду или нет.»

Пересекая Оденвальд, Тангейзер спас жизнь пожилой женщине, на которую напали волки. В качестве награды она дала ему этот план.

«Под холмом Венусберг,-сказала она ему, – находится нечто большее, чем сокровище : храм, в котором ты откроешь для себя невыразимые наслаждения, которыми ты будешь наслаждаться вечно».

По необычайной милости судьбы этот Венусберг теперь стоит прямо напротив её окна. Но сейчас время его свидания. Он стучит в дверь Елизабет.

«Войдите!»

Генрих входит, пошатываясь. Девушка ждала его с прилежным видом, с книгой на коленях. Она, кажется, не обращает на него внимания. Наконец она встает.

«Я сдержу свое обещание, но я не собираюсь показывать тебе то, что ты ожидаешь увидеть.»

Наш друг плохо скрывает свой страх. Что, если она носит на своём теле неприглядную немощь? Будет ли он по-прежнему хотеть жениться на ней? Действительно, пойти на такой риск было бы для неё настоящим доказательством любви.

Елизабет направилась к дубовому книжному шкафу. Одна строка скрывает другую. Она вытащила спрятанную книгу и протянула ему. Он рассматривал название на латыни, позолоченное на кожаной обложке.

«Вот что я хотел тебе показать. Если кто-нибудь когда-нибудь узнает, что у меня есть эта книга, я буду сожжена заживо.

–Требник? Тебя бы сожгли за то, что ты владеешь требником?

–Открой его.

–Я не понимаю этой латыни.

–Это не латынь, это греческий.

–И ты умеешь читать по-гречески?

–Я читаю по несколько страниц каждый день.

–Это книга по магии? Так ты ведьма?

–Ни в коем случае.

–Тогда почему Святая Церковь запрещает это?

–Слушай: “Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ λόγος, καὶ ὁ λόγος ἦν πρὸς τὸν θεόν, καὶ θεὸς ἦν ὁ λόγος. Οὗτος ἦν ἐν ἀρχῇ πρὸς τὸν θεόν.”

–Очень ясно!

–“В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.” Понимаешь?

–Нет.

–Никто не может избавить тебя ни от погибели, ни от ада, кроме этого “слова, ставшего плотью”, Бога, ставшего человеком. Если бы все христиане знали это, у них больше не было бы необходимости ни в евхаристии, ни в исповеди. Римская Церковь не только потеряла бы весь свой престиж, но и потеряла бы много денег. Вот почему носители святого слова объявляются еретиками.

–Итак, вот я и влюбился в еретичку!

–Со всеми вытекающими отсюда опасностями.»

Между двумя молодыми людьми было большое расстояние. Елизабет снова взяла слово.

«У меня повторяющийся сон; я слышу в нем музыку. Мы никогда не слышали ничего подобного, сотни музыкантов собрались вместе с инструментами, которых никогда не существовало, они издают чудесные звуки, а еще есть хоры, паломники, которые поют на четыре голоса:

“Zu dir wall ich, mein Jesus Christ,
Der du des Pilgers Hoffnung bist!
Gelobt sei Jungfrau süb und rein!
Der Wallfahrt wolle günstig sein!”

(“К тебе обращаюсь я, мой Иисус Христос,
Ты надежда паломника!
Благословенна будь Дева су и чиста!
Пусть паломничество будет благоприятным!”)

–Как это, должно быть, красиво

–Самое необычное в том, что мы с тобой живем среди этих песен. Они говорят о твоих неудачах и о нашей любви.

–Mоиx неудачах.

–Генрих, через несколько столетий очень великий Мейстерзингер будет говорить о нас в своих стихах и в своей музыке.

–Но это всего лишь сон!

–Однако этот великий учитель совершит ошибку: он скажет, что именно моя любовь избавит тебя от проклятия, в то время как есть только одна любовь, которая может освободить от сил ада, – это тот Бог, который стал человеком, был распят и воскрес».

****

далее